Наверное, может показаться странным, что однажды сентябрьским вечером в ямальской тундре близ поселка Новый Порт в чуме Татьяны Вануйто под удары бубна зазвучали старые английские песни. Однако так оно и было.
Эта история началась с того, что в 1996 году английским музыкантам Найджелу Шо и Кэролин Хиллиер на гастролях в Латвии подарили советскую виниловую пластинку «Музыка народов Севера». Песни с этой пластинки стали основой для альбома «Ancestors» («Предки»), который Найджел и Кэролин выпустили спустя десять лет. Они долго пытались найти исполнителей тех северных песен, чтобы спросить у них разрешения, но в звукозаписывающей компании сказали, что записи очень давние, и тех, кто пел, уже нет. Однако оказалось, что это не так.
Шкура оленя была совершенно белой, но казалось, она сверкает серебром. Наверное, и двигался он точно так же, как обычный красный олень, каких по всей Англии немало, но грациозность его внушала благоговейный трепет. Почуяв близость человека, он резко сорвался с места и исчез… Эту историю опытный охотник не раз рассказывал своим друзьям-фермерам. Рука его даже не потянулась за ружьем… Белый олень — священный. Говорят, даже в Средние века лишь члены королевской семьи могли охотиться на него… В нынешнее время увидеть белого оленя — чудо.
На юго-западе Англии, километрах в двухстах от Лондона, есть удивительное место с красивым названием Дартмур. Люди здесь жили как минимум пять тысяч лет назад — об этом говорят священные камни, кругами расставленные в бескрайних полях. Их нет на вершинах бесчисленных холмов — эти древние, не тронутые ни временем, ни человеком каменные кольца лежат в низинах. Это точно не остатки стен. Скорее всего, люди со всех окрестностей приходили сюда для проведения обрядов…
Камни и вода, деревья, трава и ветер — вот все, из чего состоит Дартмур.
Не так давно было время, когда люди уходили в города, отдавая свои дома в провинции за бесценок. Тогда муж и жена Найджел Шо и Кэролин Хиллиер купили себе в Дартмуре небольшой хутор под названием Lower Merripit — тысячелетний каменный дом с пристройками. У них нет мобильной связи и асфальтовых дорог, но есть пчелы, овцы, корова, лошади и собаки, есть земля, которая их питает и вдохновляет. А еще есть большая каменная хижина. Найджел строил ее так, как строили свои дома его далекие предки: собрал в округе камни, плотно их подгоняя, без цемента, большим кольцом выложил невысокие стены, из длинных шестов свел конический каркас крыши и покрыл его плотно увязанными снопами травы. Дым из открытого очага постепенно заполняет весь конус и медленно просачивается сквозь травяную толщу. Сюда Найджел и Кэролин приходят часто — это место, где рождаются их мелодии и песни…
Найджелу Шо был 21 год, когда он услышал голос деревянной флейты. Сейчас ему 47, в его доме несколько сотен флейт, сделанных им самим и собранных по всему миру. Пару десятков, включая полутораметровую составную словенскую фуяру, он обычно берет с собой на гастроли, и всегда после концерта предлагает всем желающим попробовать поиграть на его инструментах…
Кэролин Хиллиер использует только два инструмента — свой голос и бубен. Бубны она тоже делает сама — хорошо выделанная кожа красного оленя, натянутая на широкую обечайку дает мощный звонкий звук с несколькими обертонами. В колотушку забивает шерсть дартмурской овцы. Для сшивания и перевязывания использует оленьи жилы. Но иногда бубен смолкает и тогда остается только магический женский голос…
В 2007 году на московском фестивале «Северная цивилизация» Найджел и Кэролин познакомились с ямальской исполнительницей ненецких народных и личных песен Татьяной Лар. Уже через два года они провели совместный концертный тур по городам и фестивалям Англии. И везде — фермерам Дартмура и рокерам Гластонбери, и строгим лондонцам — Татьяна рассказывала о родной земле и пела ее песни. В Гластонбери на большом всемирном музыкальном фестивале «Ритмы мира» Татьяна начала выступление перед почти пустой аудиторией, а через десять минут к сцене было уже не подойти. В один из дней несколько десятков женщин собрались в Дартмуре, чтобы попытаться почувстовать, каково это — быть ненкой. Они протягивали оленьи жилы сквозь зубы, вырезали из шкуры узоры, шили сумочки и игрушки. И среди них оказались очень способные ученицы (фото ягушки, сделанной Лесли Уэлдон).
На последнем концерте — в Лондоне, обращаясь к зрителям, Татьяна уже не могла скрыть своей тоски по родной тундре: «Я желаю вам благополучия. Всегда любите свою землю. А я люблю свою, и уже скоро отправлюсь на Ямал…»
Найджел и Кэролин рассказали Татьяне Лар историю диска «Ancestors». Татьяна, прослушав альбом, неожиданно заявила: «В песне „Silver deer“ („Серебряный олень“) — запев Елены Сусой. Елена Григорьевна жива-здорова, работает в Салехарде.»
Иноязычный слушатель вряд ли поймет, что песня рассказывает о чудесном появлении семидесяти оленей в стаде . Но сам низкий, пронизывающий голос Елены Сусой словно приоткрывает двери в другой — суровый и прекрасный — ямальский мир. И на многонациональном диске «Ancestors» ее песня звучит как декларация и приглашение: в этом огромном пестром мире есть и мы — ненэй ненэць — настоящие люди; мы — хозяева своей тундры, и тот, кто придет к нам (с миром?), будет нашим гостем.
Разбросав воздух могучими рогами, олень умчался в ту сторону, откуда поднимается Солнце. Нам оставалось только проводить его завороженными взглядами и медленно пойти по его следам…
Прощаясь в лондонском аэропорту, Кэролин сказала: «Таня, нам бы очень хотелось побывать на твоей земле, выступить перед твоим народом, как ты выступала перед нашим. И увидеть ту женщину, которая поет песню о серебряном олене…» Татьяна в ответ улыбнулась: «Приезжайте. Я отвезу вас на наше стойбище, к моей маме. И Елену Григорьевну вы обязательно увидите…» Тогда это звучало, как мечта. И сбылась она ровно через год.
Администрация Ямала пригласила Найджела Шо и Кэролин Хиллиер выступить с концертным туром в Лабытнангах, Салехарде и Аксарке в год 80-летия образования округа.
Из Москвы на Ямал мы летели вместе. На всякий случай я предупредил, что в России, тем более на Севере, люди сдержаннее выражают эмоции, чем в Европе, поэтому прием может показаться прохладным. Однако уже на первом концерте в Лабытнангах в Детской школе искусств битком набитый зал пел вместе с Кэролин, а на следующий день Большой зал Окружного центра национальных культур в Салехарде, так же заполненный до отказа, стоя провожал неизвестных доселе музыкантов… Зрители пришли на совершенно неизвестные в России имена, и не разочаровались. Все диски были раскуплены сотрудниками ОЦНК и телевидения уже после репетиции в пустом зале.
Концерт в п. Аксарка был последней официальной частью нашего визита. Дальше – четыре дня, отпущенные нам на тундру. За это время нужно успеть добраться до Нового Порта, оттуда «Трэколом» — от 5 до 20 часов — в район Тарко-Сале до стойбища Худи, а затем тот же путь обратно. То есть времени было в обрез.
В Новый Порт мы отправились по воде. Под «Прощание славянки» старенький теплоход «Механик Калашников» едва разворачивается в узком Полуе и идет в Обь. В сумерках темнеет Ангальский мыс – священный и для хантов, и для ненцев – ныне вызывающе бесцеремонно заставленный цистернами… Сосед по каюте Юрий Николаевич Сэротэтто – суровый, эмоциональный пожилой человек – мне выговаривает: «Вот вы, журналист, передайте им там. Строят нам новое жилье – это, конечно, хорошо, но зачем нам нужны эти трехэтажные здания? Почему нельзя построить каждой семье отдельный дом? Чтобы была своя территория вокруг дома? Мы ведь тоже хотим жить нормально!» – «Эх, видали бы вы, Юрий Николаевич, как живет средняя Россия…»
Обскую губу местные называют только морем – противоположного берега не видно. Вода была низкая, «Калашников» не дошел до берега с километр, и пассажиров человек по двадцать перевозил катер «Утёс». Сначала женщин с детьми и беременных, потом тех, кто налегке, а кто с холодильником или унитазом — в последнюю очередь…
Катер швартуется к плавмагазину, и мы пробираемся через новую мебель, телевизоры и коробки с продуктами на старый бревенчатый причал. Глянь налево-направо: покосившаяся пристань, остовы свай, плавник, гнилые доски, остатки пожарища, тонны металлолома.
Среди всего этого «добра» уходит под береговой склон лента транспортера – там мерзлотник, огромная, в три длинных тоннеля, ледяная пещера, которую десять лет с 1950 до 1960 года рыли репрессированные – русские, немцы, молдаване, ненцы… Жили они здесь же, в землянках. Немало, надо думать, осталось их покоиться в этой вечномерзлой земле. Немало и их потомков осталось жить в Новом Порту… Раз в год – в путину – эту пещеру набивают обской рыбой. Через месяц-полтора мерзлотник опустевает – вся рыба уходит на переработку. И тогда женщины, работницы рыбозавода, кирками сбивают пожелтевший, пропахший лед с пола и со сводов пещеры, вывозят его в деревянных корытах. А затем совковой лопатой, как шпателем, выкладывают новый слой из снега, смешанного с водой. Пять тысяч квадратных метров.
Сам Новый порт – скопище старых маленьких домиков, новых кирпичных трехэтажек под яркими ондулиновыми крышами, столбов линий электропередач, сарайчиков и гаражей, на крышах которых покоятся нарты с зимней одеждой. Говорят, еще недавно прямо у поселка стояли чумы, в которых жили старики, не желающие переселяться в дома. Сейчас уже нет тех стариков – и чумов нет. Но стоит полтора десятка груженных нарт, глядя на восток… На улице мы пожилая пара готовит еду на открытом огне… На лицах многих прохожих печать многолетнего употребления алкоголя — таких мы не видели в Салехарде, и в тундре не встретим. Все-таки это специфика жизни в поселках…
«Очень похоже на наши рыбацкие в поселки в Шотландии – говорит Найджел, шотландец по происхождению. – С тех пор как Великобритания вошла в Евросоюз, квоты на вылов стали настолько жесткими, что люди перестали ловить рыбу…»
Таркосалинский факторщик, который вроде как согласился свозить нас на стойбище, пошел на попятный: «В Тарко-Сале поеду только послезавтра… Тот чум откочевал в неудобное место – придется круг давать лишних километров семьдесят – два дня в один конец будем ехать… И вообще на весь Новый Порт только 100 литров бензина – только в одну сторону хватит». Трудно сказать: то ли так оно и было, то ли цену набивал, то ли просто ехать не хотел. Однако наши планы вдруг оказались под угрозой срыва… Выручила Тамара Вануйто – младшая сестра Татьяны Лар: «Вы поедете на стойбище к родственником моего мужа – это недалеко. Ребята там молодые и песни любят».
– «В поселке тоже очень любят музыку. – вдруг заметила Татьяна.
– Если вы уедете, не дав концерта – будет неправильно».
– «Да, конечно – согласилась Кэролин, — только на обратном пути, хорошо?»
Зашли договориться о выступлении в местный ДК. Как и везде на Ямале, увидели комфортный зал с просторной сценой и неплохой аппаратурой. Найджел в очередной раз почесал затылок: «Нам в Дартмуре такое и не снилось»…
Вечером в Новом Порту слышался детский гомон – интернатовская ребятня играла в футбол и устраивала веселые потасовки на песчаной площадке.
Со всеми проволочками – на Севере нельзя торопиться! – на тундру нам остались лишь сутки. В третьем часу дня мы выехали из поселка на двух «трэколах», и уже к семи следующего вечера нужно было вернуться, чтобы дать концерт. До стойбища оказалось всего километров пятнадцать, поэтому сразу было решено, что возвращаться будем пешком. Ведь не только спеть для людей, не только увидеть другую жизнь, но и попросту почувствовать ногами тундру, услышать ее запахи и звуки – это и было целью приезда Найджела и Кэролин.
В стойбище Вануйто в сентябре оленей не было: они на севере, в больших стадах, а несколько отбившихся голов пасутся неподалеку в стаде Мюсеня Ладукая. Мы поехали сначала туда, чтобы Родион Вануйто выбрал оленя для приёма гостей. Перебраться через речку нам помог плот, сделанный Мюсене из нескольких кусков пенопласта. И тут гости остановились как вкопанные – они впервые услышали шелест оленьих копыт: это высокий шершавый звук, скорее похожий на звон колокольцев – любимая музыка оленного человека – заворожит даже искушенного слушателя.
Представьте, что вы впервые услышали шум моря или треск костра… Оглушительная тишина, величественное спокойствие неба и земли, простота жизни людей – все это шокирует меня, городского жителя, не тогда, когда я приезжаю в тундру, а тогда, когда возвращаюсь… Такое ощущение, как будто, выходя из чистой воды, попадаешь сразу в мусорную яму. Неестественный шум, омерзительная в своей бессмысленности информация, бесполезная суета облепляет со всех сторон, забивая уши, глаза и рот… Но память сопротивляется: где-то есть солнце и живые озера, тундра и настоящие люди…
Хозяин стойбища, Леонид Вануйто — Тётя Таня Вануйто, конечно, знала, что мы приедем – мобильная связь, хоть и неуверенно, но работает. В честь приезда гостей забили упитанного осеннего оленя. Айбад, наверное, может быть только северной едой: этот олень вырос на чистой земле, пил только живую воду, — нет необходимости очищать его мясо огнем. Тончайший вкус свежего сырого мяса и крови не приемлет никаких специй. Остатки трапезы сложили в вычищенный олений желудок – отнесем лакомство родне в поселок. Ножи вытерли о старую мелкоячеистую рыболовную сетку. Руки и рот отерли влажным болотным мхом – кожа стала такой чистой и мягкой, какой никогда не бывает в городе…
Когда стемнело, в чуме зажгли керосинку, позже завели дизель и загорелись сразу две лампочки. Послушать песни пришли и обитатели соседнего чума: Сергей, Людмила и еще одна женщина. Мягко ударяя в бубен, Кэролин пела свои песни. Слова их прозрачны и просты. Время от времени в английский язык вплетаются то венгерские, то саамские, то древнеанглийские, то русские, то ненецкие фразы…
All that we are, All that we do, All that we believe in Remind us about you. Всё, что мы есть, всё, что мы делаем, во что мы верим – напоминает о тебе…
Песни Кэролин посвящены родной земле, ее людям, когда-то изгнанным, но вернувшимся, древним покровителям и помощникам человеческим, потерянным и обретаемым… В чуме царило безмятежное спокойствие. Лишь тетя Таня в паузах спрашивала: о чем песня? Родион и Роман достали ноутбук, чтобы записать видеоконцерт, но что-то не получилось… Когда смолкли песни и отзвучали флейты, младшая женщина в чуме – Вера, жена Романа – включила телевизор, поставил диск в DVD-проигрыватель, и с тем же безмятежным спокойствием все принялись смотреть какой-то кровавый голливудский боевик про парня в ошейнике, который убивает всех, кого ему прикажут, сам того не понимая. Укрывшись теплыми зимними ягушками, мы в недоумении засыпали в чуме в ямальской тундре под страшную американскую ругань, которая пробивалась из-под голоса переводчика…
Утром мы бродили вокруг стойбища. Кэролин спросила у тети Тани разрешения взять немножко тундры с собой в Англию. Они много путешествуют, и из самых значимых для нее мест Кэролин привозит с собой горсть земли и укладывает ее в той самой древней хижине… Уже не раз таможенники были обескуражены, обнаруживая в ее сумке землю, ветки и камушки…
По ненецкому обычаю навестили соседей – чум Сергея Худи. Кроме людей в нем обитает кошка – думаю, тундровая жизнь ее очень устраивает: ведь не всякая городская кошка завтракает свежим щекуром… Как и Вануйто, Сергей отдал своих оленей в большие стада на Север. «А сколько вы платите пастухам за сезон?» – «Нисколько. Какая им разница, сколько оленей пасти? А если им понадобится олень, они могут взять моего. У нас так принято».
В начале третьего мы собрались в путь. Все Вануйто решили пойти на концерт. Соседи провожали нас до ближайшей реки. Найджел, Кэролин и я перешли реку, сняв обувь и закатав штаны. Сергей в болотных сапогах перенес старших женщин на спине, широко улыбнулся и по-ненецки коротко попрощался: «Лакомбой». Дальше мы почти бежали, чтобы успеть на свой же концерт. Скоро нас обогнали ребята из соседнего стойбища – они тоже торопились в ДК. Вместе мы перебрались еще через одну реку на маленьком плоту. Всю дорогу Кэролин что-то нашептывала… Когда мы забежали в зал, половина мест была уже занята веселящимися интернатовцами. Найджел, проходя мимо пульта, нажал на три кнопки – включил три микрофона – и вышел на сцену.
«Мы хотим поблагодарить семью Вануйто – Татьяну, Тамару, Родиона, Романа и Веру, которая приняла нас в своем чуме. Для нас это была большая честь. Вчера для нас был забит олень. Мы ели его мясо и пили его кровь. Он стал частью нас. Сейчас, когда мы шли из тундры, я чувствовала, как этот олень не хочет отпускать меня – поэтому я шла медленно. Я спою вам песню, слова которой я услышала в этом пути…»
I’ll sit inside the sky with you While clouds roll round us on the edge I’ll watch the sun return with you and speed like silver fish across the lake The north it takes me higher where the sweet black earth is thin I’ll sit inside the sky with you and remember tundra wings.
Мы прилетели в Москву, и уже вечером встретились на московском концерте. Кэролин растерянно спросила: «Руслан, где тундра?» — «Тундра уже внутри тебя, Кэролин. Оттуда она не исчезнет уже никогда».
Наверное, Елена Григорьевна Сусой удивилась на концерте в Салехарде, что Найджел и Кэролин называют ту судьбоносную песню — «Серебряный олень». Ведь речь в песне идет об оленях рыже-коричневого окраса. Ошибка перевода на старой советской пластинке. Впрочем, это уже не важно. Рыжие олени уже сотворили чудо и покрылись серебром.
В тундре мы встретили одного парнишку. Его имя – Мюсене – означает «кочевник», «рожденный в каслании». Он принадлежит к редкой фамилии – Ладукай. Говорят, он успел хлебнуть немало горя, но несмотря ни на что, остается в тундре. Он – сказитель, знающий и умеющий петь древние сказания.
До стойбища оказалось всего километров пятнадцать, а если считать в рублях – десять тысяч за пятерых. Тундровое такси – вещь дорогая, да и ногами идти – приятнее, чем в кабине «Нивы» болтаться. Так что назад мы решили возвращаться пешком.